все куда-то бегут-торопятся. ну а я иду не спеша. все куда-то бегут-спотыкаются. а я про себя: "тише шаг..." всё пробежать везде пытаются. а я не спеша, не спеша... всё и вся обогнать пытаются. а я впереди... тише шаг...
Если тебя использовали - не переживай. Это значит, что ты небесполезен. (с)
Еще одно под катом по той же причине - ненормативная лексика читать дальшеЯ нарисую себе улыбку. Тупую. От уха до уха. Я сделаю вид, что плевать на все. И буду пить валерьянку литрами. Я всем расскажу, что была с тобой так, со скуки. И буду видеть тебя перед глазами плывущими титрами.
Я скажу лишь "Похуй блять!", когда про тебя кто-то спросит. И буду молчать, когда захочется звать тебя тихо по имени. Я буду смеяться, когда пойму, что без тебя уже крышу сносит. И сделаю морду лица порадостней и невозмутимее.
Я буду кричать на каждом углу, что снова свободна. Громко. Я всем докажу, что ты - это что-то глупое и несерьезное. И говорить про себя: "Ну все. Докатились... Завралась идиотка" И вновь незаметно впадать в это состояние, пиздец, коматозное...
Если тебя использовали - не переживай. Это значит, что ты небесполезен. (с)
Присутствует ненормативная лексика, потому убираю под кат.
читать дальшеА я не кричу тебе вслед, слышишь? Я улыбаюсь широкой пиздатой он-лайн улыбкой. А я не плачу сейчас, видишь? Я помещу себя в пост жутко позитивной картинкой.
А я не кусаю нервно губы, знаешь? Я смеюсь. Правда, безумным немного смехом. Что, ты мне "Не верю" скажешь? А мне похую. Я наслаждаюсь гулким квартирным эхом.
А я удалила твой номер, веришь? Кстати, как стереть из памяти эти одиннадцать цифр? Мечты о тебе? Любимый, ты бредишь! Скину мысли в он-лайн. И сверху поставлю, блять, шифр.
А я забыла твой голос, слышишь? Я не помню, как ты говорил: "Любимая... Милая". А мне похуй теперь, чем ты дышишь. Переживу. Я же живучая падла. Сильная.
А я сейчас вру, знаешь? Я вижу твой, сука, номер в мобильном. И фотку. А я не забыла тебя, понимаешь? Я люблю тебя. И хочу вцепиться зубами в глотку.
А я сейчас улыбаюсь... Честно. Да. Пиздец. Ты ушел. Но любовь-то осталась, прикинь? Хочешь, чтоб я взяла и исчезла? Ты будешь скучать. Ты как и я ебанутый. Аминь.
Воспоминание-это единственный рай, из которого нас не могут изгнать
Я здесь первый раз, и стихи начала писать сравнительно недавно.
Ну вот опять, не как всегда, Я улетаю в небеса, Но тянет ниточкой назад, Как электрический разряд, Сквозь тело мое ток проходит, И я живу, но сердце сводит, И отбивает четкий ритм, Я сплю, но все же я дышу. Я на земле, не в небесах, И я жива, не в первый раз...
Ночь и снегНочь и снег. Ты жертва сам себя. Иди, пусть ветер даст твоему плащу полет. Иди. Иди по берегу реки. Иди. Ночь и снег - ты жертва своих мечт. Своих надежд. Которые умирают. Иди. Нет, Беги! Ты жертва свих снов. Помни - все умирает. Мсти. Если хочешь, мсти Богам за то, что они отняли у тебя. Но помни - все умирает. Борись. Но не разрушишь ничего, кроме себя. Тебе ведь знакомо отчаянье, да? Солько историй про это ты читал, видел и слышал...А теперь твоя история - одна из них. Ночь и снег. И рыжий свет фонарей. Безумно рыжий свет, котрый раздирает твое сердце. А вокруг тишина, которая не даст ответа. Крик, полный боли крик скребется вон из твоего тела. Но вокруг тишина. Мертвенная тишина и ты не знащь кричал ли. Вокруг только ветер. И падает снег. Фонари. И Ночь.
Сиянье безумной луны будит зверя, дикого волка, который выходит из своего одинокого логова. Он потерял в этой жизни все, что имел. У него была стая, большая могучая стая под предводительством мудрого седого вожака. Он только учился жить. Он еще ничего не успел начать. И пришли они. Люди... Они начали вырубать лес, его родной лес, его дом. Чтобы спастись, стае приходилось уходить с насиженных мест. Ведь они не хотели войны с людьми. Они хотели просто жить и воспитывать своих волчат. Но наступил момент, когда идти дальше было некуда. Он видел из тайника, куда спрятала его мать, чтобы спасти, как люди уничтожали его сородичей. Он не мог ничего сделать. Он был всего лишь маленьким волчонком, но он поклялся отомсить... Он ушел, чтобы обрести силу, он один прошел через ад. И вернулся, чтобы сдержать свою клятву. Они вырезали весь его род, но он один уничтожит их всех. Медленно, по одному, пока от его клыков и когтей не погибнут все до единого. На это ему хватит жизни. И только потом Последний Волк уйдет на покой....
Я тут впервые. Выкладываю одно из стихотворений на свой страх и риск...
Не повторяй давно забытые слова, Они в себе несут плохие ожиданья. Признание в любви сродни страданью, От них болит сильнее голова...
Не сочиняй красивые мечты - Ты лишь расстроишься и сердцу будет больно... Жить снами - значит гибнуть добровольно. Мечты падут как желтые листы.
Не вспоминай давно минувшую любовь Ту, что сковала цепью и закрыла в клетке Ее стрела бьет в цели слишком метко, Тебе ж потом смывать с ладоней кровь....
Пройдя по улице ты обернёшься , И вдруг увидишь сонный тот пейзаж. Но душу ты конечно не продашь. Хотя и ближе к дьяволу метнёшся.
Откроет истину тебе рогатый... Всё просто ,нужно только разглядетьпогляди , Как сарафан на балахон переодетьсмени.. Не будет разницы ,хоть бедный ,хотья богатый.
Ах глупо это - верить отраженью... Ты сам уже не знаешь где она , Как на гитаре лопнула струна. Так и она исчезла тихой тенью...
Очнись сопляк! Утри печаль с души. Ты должен помнить всё что было вскоре. Ты не растратишь жизнь свою на горе , И не устанешь от ночной тиши.
Не будь покорным ,пламя не гаси.. И если заперт ты иллюзией в плену , То просто вспомни истину одну: Не верь мой друг ,не бойся ,не проси!
У человека чувства есть. Их пять ,хотя бывает шесть.. Без них никак и никуда. Как ,если без лучей звезда..
Седьмое чувство жизнь продляет , Но сердце от него сгорает.. И всёж не может человек , Не знав любви прожить свой век..
Хотя живут ,нет - проживают. О близких не переживают.. Устроив быт себе в угоду Проходят дни ,недели ,годы...
Бывает и совсем иначе. Бывает кто-то долго плачет.. О чувствах - если нехватает. О снеге ,что весной не тает..
Незрячий ,мир вокруг не видит. Других людей не ненавидит. Он душу чувствует любую , Как ,между точек двух ,прямую..
Мы видим ,чувствуем и слышим. Мы любим ,видим сны и дышим. И миг запомним тот навеки , Забот о близком человеке..
ЗЫ:Как ,если без лучей звезда.. Тут я хотел поставить акцент не невозможности существования цельного в отдельности (абстрактно конечно - вольность автора). Тоесть в иделале "Как вдруг без воздуха вода". Но не смог подобрать рифму ,впрессовать чтоли) Как между точек двух прямую.. А тут хотел "...между строчек..." ,но тоже как-то скомпоновать не получается...
Камнем станет остывшее Солнце, И никогда к нему огонь не вернется.
* * * Церковный звон мелодично разливался над еще спящей деревушкой. Чернильно-синие небеса с мелкой россыпью звезд еще не окрасились сиреневатым оттенком рассвета, а мелодия уже возносилась ввысь, стремясь прогнать наваждение ночи. Разбуженные этой божественной трелью крестьяне удивленно распахивали ставни и выглядывали в окна. Но видимых объяснений колокольному звону не было. На самом верху старинной звонарни ярко поблескивал серебром изящный колокол, а рядом с ним едва уловимо двигалась мужская фигура только смутно похожая на старого звонаря. Некоторые люди высыпали на улицу, в надежде понять причину столь раннего переполоха, другие же – выглядывали из окон, опасаясь предвещания беды. Музыка разливалась не только над деревушкой, ее изысканная трель влетала сквозь слюдяные витражи, отражающие лики святых, и ласково проносилась в пустой зале костела. Свечи, расставленные на алтаре, отбрасывали призрачные тени на изнеможенное лицо распятого Христа и не менее изнеможенное лицо молодого человека, стоящего перед ним на коленях. Одет человек был в черный камзол с серебряными пуговицами, из-под которого виднелись кружевные ворот и манжеты белой батистовой рубашки. Длинная иссиня-черная челка скрывала его бледное лицо от посторонних глаз. За ней можно было разглядеть лишь тень улыбки, которая застыла на тонких губах юноши, когда он услышал первый удар колокола. читать дальшеС легким шорохом приоткрылась дверь за алтарем, и, шурша длинной рясой, в круг призрачного желтого света выступил священник. Он был старше юноши на несколько пятилетий, в его коротких каштановых волосах уже появилась седина, а взгляд серых холодных глаз был необычайно цепким. Святой отец старался двигаться, как можно, тише, чтобы не отвлечь юношу от молитвы, но его почти бесшумные шаги эхом отдавались в пустом зале. Однако молодой человек даже не поднял головы, толи делая вид, что слишком увлечен молитвой, толи действительно так глубоко погруженный во внутренний разговор с Богом. Священник приблизился к нему и замер, не зная, как привлечь его внимание так, чтобы не испугать. – Зачем? – неожиданно раздался в тишине костела чистый мужской баритон. Святой отец вздрогнул и слегка отступил от юноши. Его серые глаза распахнулись от смеси легко испуга и удивления. – Зачем этот звон? – продолжил молодой человек, не поднимая головы. Священник был уверен, что юноша не видит его лица, а значит, не видит и изумления на нем, но все-таки каким-то образом он заметил его немой вопрос, застывший в глазах и ответил на него. – Мы решили предупредить жителей… - хрипло отозвался священнослужитель. Его всегда такой уверенный голос дрогнул, а тон, которым он говорил, вышел настолько извиняющимся, что юноша невольно усмехнулся. – Это наша обязанность! – попытался оправдаться святой отец. Улыбка растянула тонкие губы молодого человека, являя миру ряд жемчужно-белых зубов. – Как глупо, – сказал юноша, по-прежнему не поднимая головы. – Вы же знаете, что он пришел за мной. Священнослужитель открыл, было, рот, чтобы что-то возразить, но властный взмах руки остановил его. – Благословите меня, святой отец… - тихо попросил юноша, склоняя голову еще ниже. Помолчав мгновение, священник встал между алтарем и юношей, возвел руки над головой и… – Ты стал верить в Бога, Винсент, – раздался насмешливый мужской голос. Он многократно отражался от стен, колон и статуй и звучал, казалось, со всех сторон. Святой отец вздрогнул, а его бледное лицо посерело и приобрело специфическое сходство с пергаментом. Он испуганным взглядом обвел залу, но никого не увидел. Рука сама поднялась, чтобы перекреститься. – Идите, святой отец, – устало сказал юноша. Он медленно протянул правую руку и накрыл ей черный батистовый шарф, лежащий на полу у подножия алтаря. Потом аккуратно поднял его, ткань приняла неестественную форму, повторяя контуры, скрытого под ней предмета. И священник с ужасом узнал в этом предмете изящно изогнутую саблю. Он поспешно отступил в тень алтаря, но что-то внутри не давало ему уйти совсем. Тем временем юноша медленно поднялся, поднял левую руку и осенил себя крестным знамением. А затем резко вскинул голову и посмотрел в измученное лицо Иисуса Христа. Черные волосы длинной до самых лопаток от резкого движения взвились вверх и легчайшей волной упали обратно на спину. По бледной коже открывшегося лица мягко прокатился золотой свет от свечей, расставленных на алтаре, и он же дьявольским блеском отразился в темно-карих, почти черных глазах. Юноша краткий миг смотрел в лицо страдальца и резко отвернулся от него, одновременно стряхивая с сабли батистовый шарф. Изящное стальное оружие ярко заискрилось в тускло освещенной зале костела, словно само было источником света. Молодой человек уставил взгляд своих пристальных глаз в проход между рядами из лавок. Какое-то мгновение ничего не происходило, а потом на пол резко откуда-то из-под потолка спрыгнул и замер в слегка нелепой позе с отведенным в сторону мечом светловолосый молодой человек. Он резко поднял голову и посмотрел на Винсента чистыми голубыми глазами. Его длинный меч с тонким лезвием сиял так же, как глаза. Хищная улыбка исказила его губы, когда он оглядел противника. – Уйди, Фридрих, уйди… - тихо произнес Винсент. – Только с тобой, друг мой, – лукаво ответил тот. – Забудь об этом! – печально, но очень твердо сказал темноволосый юноша и решительным шагом направился к Фридриху. Удары его подкованных каблуков о каменный пол звонким эхом разносились по пустому залу костела. Фридрих резко выпрямился и выставил лезвие клинка перед собой, направляя его острый кончик в грудь противника, однако Винсент не обратил на это внимания. Резко взмахнув саблей, он ударил по мечу. Раздался холодящий душу звук лязгнувшего металла. Сабля прошла вскользь по лезвию меча, выбив сноп искр. Фридрих и Винсент на мгновение напряженно замерли, а потом град ударов обрушился на обоих со всех сторон. Мужчины двигались так быстро, что сидевший за алтарем священник мог определить их удары только по звону оружия и снопам искр разлетающихся в разные стороны. – Винсент, это твой последний шанс. Соглашайся, – сказал Фридрих, нанося боковой удар мечом, который черноволосый юноша играючи отбил, подставив под него саблю. – Ни за что! – ответил он, в свою очередь, нанося удар. Они вели беседу без отдышки и выкриков, так словно сидели где-то в уютной беседке за бокалом дорогого французского вина. – Я никогда не выступлю против Его Величества! – продолжал Винсент яростную атаку. – Без тебя мы погибнем! – резко блокировав удар, бросился в отчаянное нападение Фридрих. Винсент пятился под градом его ударов, до тех пор, пока не уперся ногой в высокий бортик лавки. Ловко увернувшись от удара мятежника, черноволосый юноша подпрыгнул и приземлился ногами ровно на сидение. Фридрих незамедлительно попытался достать его отточенным клинком по коленям, но Винсент подпрыгнул еще раз и мягко опустился на спинки двух близь стоящих лавок. – Может, так будет лучше для всех! – ехидно ухмыльнулся Винсент, глядя сверху вниз на соперника. Светловолосый мятежник яростно обрушил град ударов по ногам насмешника, но тот легко ускользал от них, прыгая с одной спинки скамьи на другой. Преодолев, всю залу костела черноволосый мужчина сделал кульбит и, цокнув каблуками о каменный пол, приземлился рядом с алтарем. – Винсент, мне придется убить тебя! – приостановившись, печально сказал Фридрих. Была в его голосе какая-то надрывная, душевная мука, от которой святому отцу, скрывающемуся за алтарем, сделалось не по себе. Священник выглянул из своего убежища, в надежде услышать от Винсента согласие на переворот, но молодой вельможа лишь отрицательно покачал головой. Длинные черные волосы слегка качнулись в такт его движению и тут же замерли. Комок подступил к горлу священнослужителя, он дернулся, было, чтобы покинуть убежище и помочь юноше, однако противники уже вновь сошлись в поединке. Лязг мечей сотрясал тишину костела. Искры градом осыпали пол. В какой-то миг меч и сабля сошлись крест на крест, и в зале воцарилась тишина, прерываемая только тяжелым дыханием мужчин, пытавшихся пересилить друг друга. Их бледные лица были искажены злобой и напряжением. Мимические мышцы слегка подрагивали, как в прочем и руки, сжимающие узорные рукояти. Их взгляды, встретившись, вышибли не меньше искр, чем мечи. Винсент утробно зарычал и резко подался назад. Не ожидавший такого поворота событий Фридрих двинулся в след его движению, уносимый своей собственной силой, и в тот же миг получил тяжелый удар кулаком по лицу. Брызнула кровь. Светловолосый мятежник отлетел к каменной стене костела, занавешенной бардовой драпировкой, и на мгновение замер. Карминовая струйка медленно стекала из его разбитого тонкого носа по губам и волевому подбородку. Его голубые глаза на миг остекленели. Он поднес руку к лицу и утер ей кровь. Алое пятно растеклось по белой перчатке. Фридрих медленно перевел взгляд с него на Винсента. Его чистые голубые глаза затянула пелена ярости. Взревев не человеческим голосом, он рванул бардовую портьеру, висящую у него за спиной, так чтобы она обрушилась на врага. Винсент инстинктивно отступил от падающей ткани. Но не успела драпировка коснуться пола, как Фридрих набросился на черноволосого юношу. Винсент невольно отступал под градом яростных и совершенно сумбурных ударов такой силы, что его рука немела. Ноги путались в бардовой портьере. Он, как мог, защищался, подставляя под удары саблю, но в скорее перестал чувствовать кисть руки и стал уворачиваться от смертоносного клинка. Резко скользнув под руку и, тем самым, избежав удара Фридриха, Винсент оказался за спиной соперника и с силой ударил его между лопаток. Фридрих пошатнулся, но устоял на ногах. Оборачиваясь лицом к противнику, он попутно нанес скользящий удар мечом наотмашь. Винсент прогнул спину, словно шипящая кошка, уворачиваясь от удара и в это же время ударил своей саблей по мечу. С грохотом клинок выпал из руки Фридриха, светловолосый мятежник злобно рыкнул и бросился вперед. Схватив одной рукой руку Винсента, в которой он сжимал саблю, а другую уперев в грудь черноволосого юноши, Фридрих резко двинулся вперед, легко двигая противника по бардовой шелковой ткани. После мгновения сопротивления, Винсент ударился спиной о каменный алтарь. Перед черными глазами заплясали искры. Сабля выпала из ослабевшей руки. Фридрих же, не теряя времени даром и не давая противнику придти в себя, схватил его за кожаный ремень, по-прежнему не убирая руки с груди Винсента, и резко поднял его над головой. Пошатнувшись, сделал пару быстрых шагов и обрушил друга спиной на алтарь. Свечи покатились в разные стороны, падая с каменного пьедестала. Воздух со стоном вырвался из груди черноволосого юноши. Не видящим взглядом он посмотрел в лицо Иисуса Христа. Фридрих отступил от алтаря, решительным шагом пересек залу и поднял с пола свой меч. Он повернулся, чтобы вернуться и довершить свое дело. В этот самый миг Винсент, пересилив боль, приподнялся на каменном пьедестале и тяжело спрыгнул на пол. Быстро взглянув на валяющуюся саблю, он бросился к ней. Фридрих, заметив это, метнулся ему на перерез. Заградив путь к оружию собой, он взглянул другу в глаза и нанес удар мечом. Винсент постарался увернуться, но каленая сталь все же задела его. Темное пятно растеклось на плече. Светловолосый мятежник хищно ухмыльнулся и стал наносить режущие удары одни за другим. Винсент отступал, уходя из-под них в самый последний миг, но вскоре он уперся спиной в каменную стену. Фридрих еще шире ухмыльнулся и нанес рубящий удар в район шеи, Винсент ушел от смертоносного удара, но споткнулся о подножку выставленную Фридрихом и осел на каменный пол. Фридрих на мгновение замер, а затем резко нанес колющий удар в правое плечо. Черноволосый вельможа, не успев увернуться, взвыл от боли и, извернувшись, ударил мятежника ногой в грудную клетку. Фридрих отлетел в сторону, едва удержал равновесие и замер на месте, словно ноги его приросли к каменному полу. Камзол на плече Винсента намок от хлынувшей крови и потемнел, ворот батистовой белой рубашки окрасился в алый цвет. Отдышавшись несколько мгновений, черноволосый вельможа медленно поднял левую руку, взялся за рукоять торчащего из плеча оружия и с силой рванул из плоти. Меч выскользнул из тела довольно легко, а кровь хлынула из раны с удвоенной силой и потекла по неподвижной руке. Мужчина тяжело поднялся, по-прежнему опираясь спиной о стену. Фридрих смотрел на бывшего друга. Когда Винсент распрямился и выставил меч, направляя его острие в грудь мятежника, он рванулся с места. Рукой отбив оружие, он схватил вельможу за горло и с силой приложил спиной о стену, сопровождая ударами кулаком в живот. Хриплый вздох вырвался откуда-то из легких Винсента. Перед глазами у вельможи все плыло. Он начал задыхаться. Сдавив горло Винсента длинными цепкими пальцами, мятежник посмотрел ему в глаза. Это продолжалось только миг, а затем он отшвырнул искалеченное тело в сторону. Пролетев несколько метров, Винсент ударился спиной об угол постамента, на котором покоилась каменное изваяние молящегося ангела и, отлетев от него, упал на пол лицом в низ. Фридрих поднял с пола свой меч и направился к бывшему другу. Стальное оружие ослепительно поблескивало в полутьме залы. Винсент чувствовал приближение светловолосого мужчины. Он слышал его шаги, но не мог пошевелиться. Тело не слушалось его. Он попытался приподняться на руках и тут же упал лицом вниз, больно ударившись скулой о камень. Фридрих остановился над поверженным и занес меч над головой. Святой отец, наблюдавший схватку из-за алтаря, зажмурился и отвернулся. Он не видел, как лезвие меча дрогнуло и пошло вниз, целя перерубить позвоночник Винсента. Но в этот миг резко распахнулись окованные двери костела, и тишину разорвал мелодичный женский голос: – Нет!!! – пронеслось эхом по зале. Священнослужитель открыл глаза и посмотрел на вошедшую. Это была молодая девушка с длинными волосами цвета расплавленного золота, убранными с белокожего лица тонкой золотой диадемой. Она бегом бросилась через пустую залу к распростертому на полу Винсенту и замеревшему над ним Фридриху. Светловолосый мятежник посмотрел на нее изумленным взглядом, в котором не осталось и тени от той ярости, что он испытывал мгновение назад. Он устало опустил меч. Девушка подбежала к мужчине, метнула на него разгневанный взгляд и оттолкнула плечом, а затем резко опустилась на колени рядом с Винсентом. Бережно перевернув искалеченное тело, она заглянула ему в глаза. Вельможа попытался улыбнуться, но улыбка вышла очень страдальческая. Слезы хлынули из ярко-изумрудных глаз девушки. Она беспорядочно гладила его бледное лицо, и что-то шептала. Винсент открыл, было, рот, чтобы ответить ей, но вместо слов с его губ покатилась тонкая карминовая струйка. Девушка всхлипнула в голос. Ее хрупкие плечи сотрясали рыдания. Она посидела рядом с поверженным еще несколько мгновений, потом поднялась и, глядя пустым взглядом прямо перед собой, направилась к выходу. – Сестра! – окликнул ее Фридрих. Златовласая девушка приостановилась, но тут же вновь двинулась вперед, не удостоив мятежника даже взглядом. Фридрих взглянул на Винсента, его голубые глаза были темны, словно небо перед грозой. Он отшвырнул меч в сторону и покинул костел вслед за сестрой. Винсент лежал на спине, глядя невидящим взглядом в высокий потолок прихода. Откуда-то издалека до его слуха доносился колокольный звон, и только теперь он понял, что все это время звонарь выводил божественную трель. Усмехнувшись своим мыслям, юноша закрыл глаза. Он не чувствовал своего тела. И приготовился встретить свою смерть здесь – в Храме Господнем.
* * * Винсент медленно открыл глаза. Все плыло и двоилось, но, не смотря на это, он смог понять, где находиться. Маленькая комната, в которой жил святой отец. По белому штукатуреному потолку плавали солнечные блики, складываясь в причудливый орнамент. Свет заливал комнату, мягко ложась на белые стены, с темнеющими на них ликами святых, черный мореный шкаф, стол, на котором было разложено множество баночек, тюбиков и бинтов, и покосившийся стул. Мужчина потянулся. Он чувствовал себя превосходно, словно и не было никакой битвы с Фридрихом, а он просто устроил себе отдых на денек. Он приподнялся на локте, но тут же взвыл от острой боли в правом плече. Отдернув одеяло, юноша увидел, что он все перевязан белыми бинтами. Невесело усмехнувшись, он попытался сесть, но у него ничего не вышло. Ноги совершенно не слушались его. Винсент попробовал приподнять хотя бы одну ногу, но и из этого ничего не вышло. Не на шутку испугавшись, он ухватился за край кровати здоровой левой рукой и повернулся на бок. И вновь предпринял попытку сесть, и вновь у него ничего не вышло. Громко выругавшись, юноша откинулся на спину. Он тяжело дышал, а в голове проносился хоровод лихорадочных мыслей. Дверь в комнату тихо приоткрылась, и в светлое помещение вступил священник. Он щурился от яркого света, но на его тонких губах играла улыбка. – Вы проснулись, – радостно сказал он, пододвигая стул к кровати и садясь. – Лекарь сказал, что Вы еще не скоро очнетесь, но я был уверен, что Вы человек крепкий и быстро придете в себя. – Что со мной? – резко перебил его речь Винсент. Он не смотрел на священнослужителя, уставив взгляд в потолок. К горлу подступал тошнотворный комок, а глаза предательски слезились. – Вы же весь искалеченный! – запричитал священник. – Он же ирод Вас всего изувечил! Лекарь, как на Вас взглянул, чуть чувств не лишился. Говорит, ребра сломаны и все внутренности отбиты. Могли и не выжить, ваша милость... – Почему я не чувствую ног? – зарычал юноша, впервые посмотрев на священника. Что-то было не так в образе святого отца, но вельможа не сразу понял, что именно. Только спустя миг он осознал, что на священнослужителе вместо неизменной рясы одеты обыкновенные крестьянские рубашка и штаны. Брови Винсента поползли вверх от изумления. Он даже забыл о своих отчаяние и злости. – Я не знаю... – пролепетал священник. А, натолкнувшись на изумленный взгляд черных глаз, только смущенно отвернулся. – Лекарь велел уповать на милость Господню, чтобы Вы выжили. – Святой отец, позовите его... – с мольбой в голосе попросил Винсент. Священнослужитель поднялся и собрался идти, но вдруг замер и тихо сказал: – Не зовите меня больше святым отцом. Дмитрий я, – грустно сказал он. – Не достоин я Богу служить, раз детей его уберечь не могу в Его же храме. В комнате нависла тишина. Винсент растерянно смотрел на святого отца, решившего уйти из священников, и никак не мог воспринять услышанных им слов. – И куда же Вы из церкви? – попытался вразумить его вельможа. – Если возьмете к Вам в услужение, а если нет... – Дмитрий грустно замолчал. Его голос дрожал, но в нем сквозила решительность, с которой Винсент не решился спорить. – Хорошо, Дмитрий... Позови лекаря, – помолчав, сказал черноволосый юноша. Бывший священник расплылся в благодарной улыбке и с поклоном выскользнул из комнаты.
Я в пекло боя с головой рванусь, как будто так и надо, не убоюсь под меч тупой подставить голову за брата. На скорости резная сталь впечатывает в спину руны - клеймят доспехи, и, как встарь, врагу протягиваю руку. Проходят армии трусцой, орды награбленное гонят... Конь в шорах счастлив подо мной, плывёт - не видит - не утонет. А мне - ветрила по глазам в водовороте новой бури... Не верю собственным слезам, следам кровавым после буров, вспоровших землю как сырьё, как заготовку для сражений... Но на плече моём ружьё, адреналин потёк по венам. Я не хочу смотреть вперёд и знать о боли этой битвы. Мой враг всегда меня поймёт, вот - за меня он шлёт молитвы. Мы с ним меж небом и землёй сошлись спиной к спине в прицеле столь страшной глупости людской... Ещё рывок - и мы у цели. Я не хочу смотреть назад - нас слишком часто покидали... В воспоминаньях цепь армад сдавила грудь как сонм медалей, в них снова мы на рубеже, скрестив клыки и, может, жизни, на пике мира, налегке, покорные жестокой тризне, не слыша криков из низин - там, у подножья, вся планета мечи скрестила, как один, все рубят всех, не видя света... - нас, окрылённых высотой, не тронет глас земли кровящей, там мы одни - и ветра вой, раздор и месть боготворящий... Тогда и выпали иные миры для каждого из нас. Внезапный промысел стихии обоих нас, наверно, спас. Теперь он свёл нас здесь, в безумье, где лживых масок карнавал - жизнь для людей, в котором всуе не ощущается провал между правдивым и обманным, между мечтой и бытиём. Мы здесь опять ведём бой славный с людьми в себе - к спине спиной.
Идешь и смотришь, как мир сам себя уничтожает и исчезает. Смотришь и уходишь в ничто. Вместе с миром. Или наоборот - от него. Вместо него. Или все-таки с ним. Солнце светит и вроде бы греет. Но тебе все равно - тепло не для тебя. Твои нервы напрягаются до бела - все Солнце, Солнце виновато! А мысли толпятся толпой, перепрыгивая, топча самих себя, как люди в панике убивают... В голове непорядок, а в душе какой-то пепельный. Идешь. Зачем? - отметаешь все вопросы. Они не имеют смысла. Ты еще болеешь душой и мыслями. Но скоро избавленье. А потом пишешь стихи мелом на стенах, пока еще ЖИВ. Но скоро - нет, скоро - смерть. И пепельный покой. И снег с неба идет или - пепел. И глаза побелели, зарыдали от света. И плачут слезы, и падают на кожу, воротник. Черная кожа одежды. Белая кожа руки. И все - не имеет смысла. И волосы черные, и белое лицо. И серые, синеватые губы, целовавшие снег-пепел. И глаза - открытые, не видящие видимое, невидимое любящие. И все не имеет смысла. Сядь, отдохни. Не можешь согнуть колени. Демон, Ангел, Демон...тебе водить. И все, и устал. И упал. Сам хотел, чтоб не бояться. Чтоб не бояться - нечего терять. И ты не потерял. А если приобретешь - снова забоишься. А ты не хочешь бояться бояться. И все отдаешь, отпускаешь, сжигаешь, выбрасываешь - теряешь. Все - чтоб не бояться бояться. И все равно боишься. Ты человек, а человек всегда боится. Но все равно тебе водить. Демон, Ангел, снова Демон... Отпусти меня, отпусти меня, отпусти! Отпущу. Упадешь. Прощай.
СлезыСолнце. Белые облака и легкий ветер. Все было не правильно. "Ливень, ливень, ливень и гроза!" - так кричало сердце. Боль, тучи, молнии - вот чего хотела душа. Но было это солнце, не правильное, не к месту, и были эти слезы, уже не сдерживаемые, не имеющие никакого значения для того, кто хотел все забыть. Все было абсолютно не правильно, давило, внушало тошноту, отвращенье... А слезы капали. Потому что - больно. А остальные - радовались - был такой замечательный день! Дурацкий, не правильный день... Страх. Страх все потерять, все, вообще все... И страх воплощался в жизнь, принося боль. Хотелось только дождя, чтоб воспаленное сердце хоть как-то охладить. Но было это чертого жаркое солнце, страх и боль. И слезы - личный маленький дождь. Пыль, повсюду пыль и топот сотен ног. Огромный жужжащий машинами улей. Шум города сводил с ума, мысли плавились, слезы капали, страх не давал дышать, отвращенье скривило губы... Следы слез на грязном асфальте. И еще. И еще. Не твоих слез. Уже не твоих. Наконец-то начался дождь...